Например, Мойдодыра можно встретить в «Телефоне» и. Корней Чуковский в своем произведении о мухе-цокотухе вместе с тем .
Повесть о том, как поссорились Маршак и Чуковский. Когда в журнале «7 дней» была рубрика «Кумиры ХХ века», её постоянному автору Ирине Стрельниковой часто говорили: «Знаете, вы заставили посмотреть на казалось бы привычного, хрестоматийного персонажа совсем другими глазами».
Интересная история написания сказки Мойдодыр, про которую мало кто знает. Децибелы Калькулятор подробнее. Однажды вечером Чуковский работал в кабинете, как вдруг услышал . Сказка Мойдодыр Корней Чуковский читать текст Мойдодыра Сказка «Мойдодыр» учит детей и даже взрослых, которые им читают произведение, .
Теперь Ирина создала свой проект - . Совсем другой город» и водит по Москве необычные экскурсии, которые также открывают, казалось бы, знакомый город с новой стороны. А статьи. о «жизни замечательных людей» можно читать на сайте проекта. Вот одна из них. Мне 3.
Эту шутку пересказали Чуковскому, и он неожиданно рассердился: «Почему это у Маршака на 5. Ведь крокодилом работать труднее!». Общих знакомых Маршак с Чуковским вечно изводили пристрастными расспросами друг о друге. Как- то молодой Аркадий Райкин, сидя в гостях у Маршака, рассказывал такую историю. Гулял Райкин по Переделкину, учил на ходу новый монолог. Встретил его старик Чуковский, стал зазывать к себе — мол, обижусь, если не зайдете.
Райкину было жалко времени, но, зная настырный характер Чуковского, он рассудил, что сопротивление бесполезно. Поднялся на крыльцо, остановился у двери, чтобы пропустить хозяина вперед.— Вы гость.
Идите первым,— говорит Чуковский.— Только после вас.— Пожалуйста, перестаньте спорить. Я вас втрое старше!— Вот потому- то, Корней Иванович, только после вас и войду.— Сынок! Не погуби отца родного!— Батюшка, родимый, не мучайте себя! Этот спор продолжался минут двадцать.
Чуковский кричал: «Сэр, я вас уважаю» и вставал на одно колено, Райкин парировал: «Сир! Преклоняюсь перед вами!» и опускался на оба. В какой- то момент пали ниц на заледенелое дощатое крыльцо — дело было поздней осенью..— Хоть бы подстелили себе что- нибудь, — высунулась из окна встревоженная Клара Израилевна — верная секретарша Чуковского.— Вам так удобно? А вам?— Мне удобно, если гостю удобно.
Интонации Чуковского делались все более раздраженными, и ситуация давно перестала напоминать шутку. Райкин не мог придумать, как прекратить все это, и ему сделалось страшно.— Все правильно, — вдруг смирившись, поднялся на ноги Корней Иванович. А потому.. Райкин вздохнул с облегчением и тоже встал с пола. А Чуковский как рявкнет: — ..
А потому идите первым!— Хорошо,— махнул рукой гость.— Давно бы так, — удовлетворенно сказал Чуковский, переступая порог вслед за Райкиным. Что за молодежь пошла! Никакого воспитания!«И тут, Самуил Яковлевич, — завершил свой рассказ Райкин, — к нему подлетела секретарша. Она мигом сняла с него пальто, рукавицы, шапку, шарф. Потом Чуковский сел, по- детски вытянул ноги и закричал: «Клара Израилевна, а валенки? Крепостное право у нас дома еще никто не отменял!»Маршаку рассказ понравился, он заразительно хохотал, вскидывая седую голову и поблескивая очками.. Тут ему вдруг понадобилась какая- то бумага.
Появляется строгая домработница Розалия Ивановна с чашкой кофе — папка обнаруживается. Маршак отхлебывает кофе: «Вечно сварите какую- нибудь гадость!». Домработница уносит чашку. Маршак вдогонку: — Куда унесли мой кофе?— Там уже ничего не осталось.— Нет, осталось.— Я вам сейчас покажу. Маршак заглядывает в пустую чашку и ворчит: «Вот вечно ей надо доказать свое! Единственная должность, которую Розалия Ивановна можете исполнять — императрицы. Аркадий, вы не знаете, нет ли вакантного места императрицы?»— Самуил Яковлевич, вы с утра ничего не ели.
Да и гость, должно быть, проголодался. Я накрою обед, — меняет тему домработница.— Розалия Ивановна, вы как солнце, — отзывается Маршак (та расплывается в улыбке). Мы хотим посидеть в тени и почитать стихи. Все, администрация может удалиться!«Как же они похожи с Чуковским: два престарелых капризных ребенка!
Чуковский до революции был чуть ли не самым «зубастым» и дерзким журналистом. Однажды опубликовал письмо: «Дорогая редакция, мне очень хочется получать ваш милый журнал, но мама мне не позволяет. Все понимали, что речь здесь о Николае II и его матушке, великой княгине Марии Федоровне, имевшей на государя колоссальное влияние, но доказать оскорбление императорской фамилии было невозможно. Над остроумными выпадами Чуковского хохотала вся Россия. И не только на политическую тему — от «неистового Корнея» немало доставалось и литераторам.
Я начинаю вас бояться и не без тревоги думать, что однажды вы захотите обратиться к моим писаниям». Чуковский не замедлил обратиться, и в результате снискал славу лучшего литературного критика современности, второго Белинского. Маршака же (и того выше) — в свое время почитали вторым Пушкиным!
И Блок, и Ахматова ставили его поэтический дар выше собственного. Фотографию пятнадцатилетнего Самуила специально возили показывать Льву Толстому: поглядите, мол, на вундеркинда, будущее светило русской поэзии! Сколько я их встречал, столько раз и обманулся»). Сочинять стихи Самуил начал в четыре года, причем сначала на иврите: дело происходило в Витебске, а там даже лошади понимали исключительно древнееврейский. Дед Семы был городским раввином, дальний предок — великим талмудистом XVII века. Это будет твоей темой, а, значит, твоей самобытностью».
Все началось с того, что пятнадцатилетний Сема приехал на каникулы к знакомым под Петербург, на дачу. Устроили любительский спектакль, и Маршак блеснул своими стихами. Кто- то из зрителей рассказал о молодом даровании Стасову, тут все и закрутилось! Через великого князя Константина вопреки закону о черте оседлости (евреи имели право жить лишь в нескольких отдаленных российских губерниях) Маршака определили в привилегированную Третью петербуржскую гимназию — там прекрасно учили древним языкам, истории, риторике. Когда же юный Сема стал опасно кашлять, Стасов составил ему протекцию у Горького, и Маршак целый год жил у жены писателя Екатерины Павловны Пешковой в Ялте. С пятнадцати до восемнадцати лет с ним носились, как с юным гением: опекали, кормили, учили, пестовали.. Потом Стасов умер, Горький оставил жену ради актрисы Андреевой, а оскорбленная Екатерина Павловна уехала за границу.
Всем стало не до Маршака. Сема в поисках заработка устроился корреспондентом «Всеобщей газеты» и очень скоро отправился корреспондентом в путешествие по Ближнему Востоку. Для поэта, решившего посвятить себя национальной еврейской теме, это был подарок судьбы!
Маршак своими глазами увидел вечный город Иерусалим, и местечко Цара, где родился Самсон, и энтузиастов- переселенцев. Дети лавочников, мелких ростовщиков, а то и банкиров, съехавшиеся со всего мира, объединялись в сельскохозяйственные коммуны, где надо — орошали, где надо — осушали, потом пахали и сеяли, сажали эвкалипты и апельсиновые деревья, заводили скот, отбивались от набегов диких соседей — все, как делали когда- то их далекие предки. Словом, «А назавтра, на рассвете выйдет с песней дочь народа собирать цветы в долине, где блуждала Суламифь.. Подойдет она к обрыву, поглядит с улыбкой в воду — и знакомому виденью засмеется Иордан», — как написал молодой Маршак. Кроме «Сионид» . Они познакомились на пароходе. Какой- то старик, глядя на них, сказал на иврите: «Я вижу, эту пару создал сам Бог». Самуил Маршак с женой Софьей и дочерью Натанаэль.
Свадьбу сыграли через год после знакомства, в январе 1. На счастье Маршака Софья Мильвидская оказалась столь же умна, сколько и красива: она училась на химическом факультете женских политехнических курсов. Это был на редкость разумный, равный, полноценный союз, заключенный по взаимной любви. В ближайшей перспективе у молодоженов было роскошное свадебное путешествие: на два года в Англию (Самуила пригласили продолжить образование на филологическом факультете Лондонского университета, Софью — на химическом). Жизнь ослепительно улыбалась им! Но на следующий день после свадьбы Маршак вышел в сад, приставил револьвер к виску и нажал курок.
К счастью, заклинило барабан. Позже Маршак и сам не мог объяснить, что на него нашло. Параллели пересекаются. В Англии Маршак сделал открытие: переводить чужие стихи ничуть не менее увлекательно, чем сочинять собственные. Путешествуя пешком по Девонширу, Корнуоллу, Ирландии, он в считанные месяцы до блеска усовершенствовал свой английский и принялся за Роберта Бернса, Вильяма Вордсворта, Вильяма Блейка и, конечно, Шекспира.
Между прочим, примерно в то же время по Англии бродил Чуковский. Его, начинающего журналиста, командировали туда «Одесские новости». Как и Маршак, Чуковский увлекся в Англии переводами. Только вот английского Корней Иванович так толком и не освоил. Он учил его по самоучителю, потрепанному и лишенному половины страниц. Во всяком случае, главы, посвященные произношению, отсутствовали полностью.
И слова Чуковский привык произносить так, как они пишутся: к примеру, «writer» у него звучало как «вритер». У юноши не было даже отчества: Ивановичем он стал тогда же, когда Корнеем Чуковским — настоящее его имя Николай Корнейчук. Мне казалось, что когда я показываю кому- нибудь (дворнику, швейцару) свои дoкументы, все внутренне начинают плевать на меня. Особенно мучительно было мне в 1. Помню, как клоунски я просил при первом знакомстве — уже усатый — «зовите меня просто Колей». По чемодану и дорожному костюму было видно — приехал издалека. Корней Иванович, демонстративно не пригласив к столу (в тот час в доме обедали), увел его в кабинет, там о чем- то говорил со стариком часа два, после чего вынес чемодан за калитку, дождался, пока гость выйдет, сухо кивнул и вернулся дом.
Похоже, так и не простил.. Илья Репин читает Чуковскому известие о смерти Льва Толстого. Что было бы с ним, если б не литературные способности? У незаконнорожденного шансов пробиться в люди было не больше, чем у выходца из небогатой еврейской семьи, вроде Маршака. В довершении всех бед Николай и внешность имел несуразную: слишком высокий и худой, с непомерно большими руками, ногами и носом.. Современные врачи предполагают у Чуковского «синдром Марфана» — особый гормональный сбой, приводящий к гигантизму тела и одаренности ума.
Впрочем, одаренность его ума дала о себе знать не слишком рано — годам к двадцати. Именно тогда Николай, начитавшись книг по философии, выстроил собственную философскую систему и принялся проповедовать ее всем, кто желал слушать.